Нечего терять
Рудники возбужденно гудели. Прибыли новенькие. Это означало, что несколько дней можно будет слушать о том, как наверху. Очень скоро рассказы приедятся, часть новичков перемрет, остальные отупеют и ничем не будут отличаться от остальных рудничных рабов. А пока есть возможность послушать, поспрашивать, вспомнить, что когда-то и ты жил наверху. Хоть ненамного вновь почувствовать себя северным варваром, сыном степей, мореходом. Со всех концов земли согнали сюда людей. Чтобы сделать из них однообразную массу, добывающую руду для Хаима.
Друт искал, не знает ли кто о западных королевствах. Когда-то он воевал за одно из них. И имя его было длиннее.
Случилось то же, что и со многими другими. Попал в плен и был продан. Пытался бежать, был продан. Хозяин не стал убивать его в назидание остальным, а перепродал на рудники. Неизвестно, что хуже. Здесь Друт медленно умирал, дробя киркой горную породу. Умирал от сырости, темноты, тесноты, отупления и безысходности. С рудников нельзя было убежать.
Из королевств никого не было. Конечно, удалось кое-что узнать. Но хотелось поговорить с земляком, на миг попасть домой. Ничего, не последняя партия.
Друт покрутил головой. Чалго, из дилков, бороздивших воды Южного моря. Плачет. Такое с ним впервые. Похоже, встретил земляка, узнал что-то важное. Друт подошел:
-- В чем дело?
-- Он рассказал мне о море, -- всхлипнул Чалго. – Я снова вспомнил, что это такое. Я хочу туда. Где волны, ветер и небо со звездами.
-- Кто тебе это рассказал?
Дилк махнул рукой в сторону толпы. Друт из любопытства подошел. Посмотрел на стену людей. Остановил еще одного приятеля, Соя, из степняков. Тот, похоже, витал где-то далеко:
-- Он рассказал мне про степь. Ты не представляешь, как рассказал.
Друт больше не стал медлить. Пропихался сквозь кольцо людей, отодвинул пару желающих послушать рассказ. Выдохнул:
-- Расскажи мне о западных королевствах.
Уже поздно вечером, отогнав от рассказчика последних просителей, Друт все-таки сумел поинтересоваться:
-- Как ты сюда попал?
-- Как и все. На рынке купили. Надеялся, что попаду к понимающему человеку. Ну ничего, и здесь, смотрю, люди живут.
Не знал еще, что за существование на рудниках.
-- Воевал или за долги? – продолжил Друт.
-- Путешествовал. Не надо было морем плыть. Хаимцы – большие любители прибрать то, за что потом не придется отвечать.
Действительно. Море велико и непредсказуемо. Часто в нем тонут корабли. А люди потом всплывают. На невольничьих рынках.
-- А чем ты занимался?
-- Сочинял истории. И жил в далекой и прекрасной стране. Потом расскажу.
Утром было не до рассказов. Котел еды, и на работу. Сочинителя определили долбить породу. Хуже только вращать вороты подъемников. Есть кирка, есть норма. Не выполнил – пеняй на себя. Особое отношение надсмотрщиков обеспечено. А норма такая, что не каждый выдержит. Точнее, мало кто выдержит. И по сложению парень принадлежал к числу неудачливых. Это Друт определил сразу. Опыт был, столько лет киркой отмахал.
В первый день сочинитель выполнил едва половину. За что был бит надсмотрщиком.
-- Ничего, -- сказал он вечером. – Со временем втянусь.
-- Если тебе дадут это время, -- проворчал Друт. – Попробуй выспаться.
Только кто же даст. То один человек, то другой подползали в темноте к сочинителю, просили. И тот сдавался. Все равно спать не дадут.
Второй день для сочинителя был не лучше первого. Третий даже хуже. Через месяц бедняга кашлял, засыпал на ходу, с трудом поднимал кирку. И продолжал рассказывать истории. Придуманные и настоящие, веселые и грустные, о землях и людях. Теперь не каждому, для всех сразу.
Друт жадно слушал. Ведь лучше всех знал, как скоро это закончится. Сколько еще продержится сочинитель? И тогда вновь отупение, спасительная вера в то, что весь мир состоит из рудников, рабов, надсмотрщиков и двух котлов еды в день. Быстро забудется, что в других местах люди дышат, творят, любят. Живут.
-- Знаешь, поганая у нас здесь жизнь, -- сказал как-то Чалго. – Раньше привычно было, а теперь хочу уйти отсюда.
-- Может, и уйдем.
-- Сам знаешь, что невозможно. Наверное, нам надо жить как раньше.
-- Раньше мы не жили. Существовали.
Чалго задумался:
-- Пожалуй, ты прав. Мне вот море недавно снилось. Так хорошо было. А тебе что-нибудь снится?
-- Нет, -- ответил Друт.
А ночью ему приснилось небо.
Утром Друт сказал соседу сочинителя:
-- Встанешь на мое место.
Так он оказался справа. Слева очень скоро встал Чалго. И сочинитель вдруг стал выполнять норму.
Потекли дни. Парень действительно начал втягиваться, уже скоро во время работы мог перекинуться с соседями парой слов. А через некоторое время болтал без умолку, не переставая долбить киркой. Молчи он, конечно, сделал бы больше, но Друт и Чалго не возражали. С разговорами сочинителя жизнь казалась не такой черной.
Вечером же, когда опустевал котел с едой, все садились вокруг парня, и он спрашивал:
-- Так о чем мне рассказать?
Время заказов прошло. Люди просто ждали, когда сочинитель начнет очередную историю. И он начинал. Казалось, так будет всегда. Вечер, история, вопрос без ответа.
Но однажды ответ прозвучал:
-- Расскажи мне о руднике.
Все с ужасом уставились на говорившего. Господин Бубчиху, управляющий рудником. Редкое явление, но иногда он все-таки инспектировал свое хозяйство. Друт схватился за голову: забыли об осторожности, заслушались.
Бубчиху пошел к сочинителю. Все в испуге расползались с его дороги. Не исчезнешь, стоящие за управляющим надсмотрщики позаботятся о тебе.
-- Ты расскажи мне о руднике, раб. Судя по слухам, ты – большой мастер болтать языком. Что молчишь? Я слышал, ты говорил, что все здесь люди. Вот и поговори с одним из них.
“Управляющий здесь специально, -- подумал Друт. – Кто донес? Кто предал? Молчи! Молчи!”
Но сочинитель не смог молчать. Он встал перед Бубчиху и произнес:
-- Я не буду рассказывать этим людям про рудник. Они не откроют для себя ничего нового. Здесь мерзкое место, о котором лучше молчать. И если я когда и расскажу про рудник, то лишь тем, кто здесь ни разу не был. Чтобы они знали, как из людей делают животных. И как даже в таком месте можно остаться человеком.
-- Человеком? – засмеялся управляющий. – Где здесь люди? Скот, один лишь скот. Желание есть, желание спать, нежелание работать. У них нет ничего. Ни семьи, ни имущества, ни прав. Их жизнь принадлежит мне.
-- У них есть мысли, -- упрямствовал сочинитель. – Мечты. Надежды.
-- Мысли, мечты, надежды? – сказал Бубчиху. – Их дал этому скоту ты.
-- Я ничего не давал, это все их. Я лишь разбудил людей.
-- Знаешь, ты прав, -- вдруг согласился управляющий. – Ты ничего не давал. Дал я. И могу забрать, если захочу.
-- Ты ничего не сможешь забрать.
-- Да? – Бубчиху улыбнулся и выбросил вперед руку.
Сочинитель пошатнулся и упал.
-- Вот и все, -- сказал управляющий, разглядывая окровавленный кинжал. – Море высохло, небо стало темным, солнце – холодным. Помечтали, и хватит. Запомните: у вас ничего нет. Все принадлежит мне. И вы тоже, скоты.
Он не знал, что делать с кинжалом. Вытереть не о что, пачкать ножны не хотелось. Так и держал его в руке, отдавая распоряжения:
-- Оттащите эту падаль в яму для отбросов. Нечего ему здесь валяться. Я, кстати, слышал, что некоторые с легкостью выполняют существующие нормы. С завтрашнего дня это исправят.
Тут Бубчиху пришла в голову идея. Он ткнул кинжалом одного из рабов и спросил:
-- У тебя есть море?
Раб испуганно заморгал. Кинжал вошел глубже. Парень не выдержал и выдавил:
-- У меня нет моря.
Управляющему игра понравилась:
-- У тебя есть небо?
-- У меня нет неба.
Следующий.
-- У тебя есть солнце?
-- У меня нет солнца.
Вот так быстро рушится мир надежд и мечтаний. И синее небо обваливается на почерневшую землю скучными серыми кусками. Остается только тупеть, возвращаться к животному состоянию. Есть, спать и работать. Все, что они имели, умерло и утонет в отбросах. Не останется ничего.
Укол в грудь вернул Друта к реальности.
-- Ну так что? – спросил управляющий.
О чем он там говорил? Да какая разница.
-- У меня больше ничего нет, -- сказал раб.
-- Правильно. А если у тебя больше ничего нет, то это означает, что…
Скот, скот, скот.
Хрустнуло холеное запястье. Беспомощно звякнул о камень кинжал. Глядя в испуганное лицо господина Бубчиху, Друт громко произнес:
-- Мне нечего терять!
Шесть тысяч солдат. Еще больше местных ополченцев и просто мирных граждан. Разрушенная крепость. Десятки разоренных поселений и усадеб. Такой была цена усмирения восстания рудничных рабов. Людей, которым нечего было терять.
|
